их, ох гнали! Но они же… суки… огрызались! Там же, к тому времени-то, одни идейные оставались. Да и воевать они умели, не отнять! Там я пулю-то и словил. Чуть не полгода в госпитале отлежал, думал уж — ноги протяну. Но ничё — выкарабкался. А потом еще месяца три до дому добирался, да все с приключениями… э-э-х-х! Ладно, пошли уж в дом. Там уже и стол накрыли поди, да и бабам помыться тоже надо!

Супруга Мироныча, с дочкой, и внучками ушли в баню, а они втроем сели за накрытый стол. По причине приезда родственников, хозяева постарались накрыть его получше. Особых деликатесов нет, но — еда вся качественная, своя, вк-у-у-у-усная! Иван принял на грудь пару стопок и дальше уже отказывался. Тимофей, да и сам хозяин, такому делу не препятствовали — им больше достанется.

— Ну что, как там вас в этом годе рассчитали-то? Как по трудодням вышло? — поинтересовался Мироныч у Тимофея.

Тот, не торопясь отвечать, закусил рюмку самогона квашенной с клюквой капустой. Смачно так закусил! С хрустом! И не хочешь есть, а после такой демонстрации — рот сам слюной затекает.

«Может зря отказался от еще одной рюмки? Вон как Тимофей смачно выпивает-закусывает!».

Иван прислушался к себе. После жара-пара бани, да пивка, да и самогонки, навалилась сладкая истома. Ноги стали ватные. Тут не то, что идти куда-то, тут и шевелится — не хочется. И даже мысли в голове тянуться медленно, лениво…

«Не… хватит! А то вообще так сомлею!».

— А что на трудодни… Подходяще так получилось! Я амбар, считай, весь забил — там и рожь, и овес с ячменем, и греча есть. И картошки осенью накопали изрядно так! Да подсвинка в ноябре придавил! Нет… хорошо в этом году. Веселей жить-то стали, а?! У нас, как три года назад, председателя-то… «никчему» этого сняли, да посадили… другого, значит, привезли. А ничего так… хозяйственный такой мужик. За работу, правда, спрашивает, но и дела наши налаживаться стали. Уже, получается, второй год — все побольше на трудодни выходит. И школу новую поставили, клуб вот собираются летом срубить. Ничего так… подходяще жить стали.

Мужики выпивали и закусывали не торопясь, размеренно. Поэтому, когда вернулись с бани женщины с детьми, Мироныч с зятем еще и первую бутылку не «уговорили».

Жена Тимофея была смачная женщина лет тридцати пяти. Эдакая типичная русская баба, широкая в кости, большегрудая, и большепопая. Но при этом толстой ее было не назвать — чувствовалось, что силенка в ней есть.

«Ну да — поработай-ка в колхозе с утра до вечера! Да еще и домашние дела, да хозяйство. Тут лишнего жирка не будет, не успевает он образовываться!».

Они вообще были под стать друг другу — Тимофей и его жена. Оба широкие, высокие, русоголовые.

«Ага… а вот с конфетами, да пряниками — он попал впросак! Мироныч-то не говорил, сколько лет внучкам. Внучки, да внучки — и все! А то, что одной уже шестнадцать скоро, да и вторая — хоть и голенастая, еще не очень складная девчонка, но — тоже четырнадцать! Ребенком уже назвать сложно! Разве что — пацан, последыш. Тому на вид — лет семь-восемь!»

Сейчас девки эти сидели напротив него за столом и нет-нет, да ловил Косов их взгляды на себе. А еще… после бани… они, как и мать, были одеты в юбки и рубахи, но разгоряченные тела эти одежки так облегали, да обтягивали… Прилипнув, где не надо! Приходилось отводить взгляд. Все больше старался глядеть на хозяина, или — вон… на Тимофея!

Женщины после баньки налили себе из выделенной бутылки по стакану пива. Даже старшей дочери — с полстакана выделили. А что — почти невеста уже! Разговор за столом между тем тек неторопливо, за жизнь, да за быт.

— Я тут в Никольске часть зерна продам. Договорился уже. Да тебе на поросят что-то привезу. А так — вон девкам моим и материалу надо на юбки всякие купить, да еще кой-чего, — продолжал рассказ Тимофей.

Ивана после бани, выпитого, и съеденного начало клонить в сон. Уже с трудом держал нить разговора, лениво выбирая со стола, что еще съесть. А осоловелый взгляд нет-нет да натыкался на туго натянутые на груди рубахи, сидящих по другую сторону стола девушек… и даже — жены Тимофея.

«Вот ведь… натура какая! И не хочешь же, а глаза сами куда не надо сворачивают! И отводишь их, а потом раз — и снова туда же пялишься!».

Уже подпивший Тимофей, наверное, перехвативший его взгляд, вдруг засмеялся:

— А что, Ваня! Может сосватать за тебя вон — Ирку, старшую? Ты гляди — девка уж выросла! Сам видишь — красавица у меня доча! А нет — так вон младшая… Светка! Но тут подождать чуток надо! Годика два! А? Иван? Парень ты серьезный, видный! Слышь, мать! — обратился он к жене, — как тебя зять-то такой? Нормально же?

Супруга его явно неискренне возмутилась:

— Ты, Тима, как чуть выпьешь, так чё попало буробишь! Какая свадьба-то? Ирке ж учится еще надо, вроде ж решили уже! А эта еще и вовсе не выросла, одни мослы! — «ага… а сама — зырк на Ивана… эдак — оценивающе! И похоже, по взгляду, что вполне он ей приглянулся, в качестве потенциального зятя!».

Косов чуть разозлился:

«Вот так и попадают парни! В баньке попарили, пару стопок налили, а как расслабился — вот уже и влип! Зятя, ага! Тут и саму эту… тещу — драть и драть! Вон какая… сочная сидит!».

Девки тоже вроде пофыркали возмущенно на слова отца, а сами косятся на попаданца.

«Не… такой хоккей нам не нужен! Надо чайку хлебнуть, да и сваливать… подобру-поздорову. Пока не охмурили, как ксёндзы Козлевича! Тут уже одним блудом не выйдет… тут — только после свадьбы!».

Когда он попросил у хозяйки чая, Мироныч, тоже уже изрядно принявший на грудь, расхохотался:

— Вот ты дурень, Тимка! Ну кто ж так вываживает, а? Напугал Ивана, вот он и сбегает! Сорвался у тебя зять, как есть сорвался! Да и… не нужен такой зять моим внучкам! Он, Ванька-то, хоть и молод, а ходок уже тот! Ага! Там все больше девки-то городские, барышни такие…

«Не-не-не! Баня у Мироныча — это зер гут, спорить не буду! Но не в такой компании! Вот уедут эти… его родственники, тогда и пойду мыться!».

Иван вышагивал к клубу, и с наслаждением вдыхал морозный, чуть пахнущий дровяным дымком воздух. И опьянение куда-то улетучивалось.